Бессвязный мир
международная интеграция и Глобализация последних десятилетий — это миф, утверждает Панкадж Гемават, создатель нового изучения Global Connectedness Index. Согласно его точке зрения, мы живем в столь же фрагментированном мире, что и сто лет назад.
В начале 2000-х видный американский журналист Томас Фридман написал книгу The world is flat («Плоский мир»), которая сразу же стала бестселлером, а ее наименование — расхожей истиной. Фридман обрисовал мир, что он заметил на протяжении собственной поездки по Индии и Китаю, — мир равных возможностей для каждого, независимо от национальной и страновой принадлежности. Но журналисту поверили не все.
О сложностях интернациональной интеграции, о Индии экономики и проблемах Китая, и о том, что ожидает Россию во Глобальной торговой организации, «Специалисту» поведал создатель изучения DHL Global Connectedness Index-2011, один из главных докладчиков на саммите АТЭС в Гонолулу доктор наук IESE Business School Панкадж Гемават.
— Вы вычисляете, что Томас Фридман совершил ошибку, назвав мир «плоским»?
— Я по большому счету не осознаю, на чем основано его утверждение. В случае если мы взглянуть на кое-какие показатели глобальных связей между государствами, то они на данный момент ниже, чем сто лет назад. Забрать, к примеру, число иммигрантов первого поколения как долю к мировому населению.
Данный показатель в 1910 году был выше, чем сейчас. И в случае если взглянуть на потоки капитала, не прямые инвестиции, а другие его формы, то до экономического кризиса 2008 года эти показатели приблизительно соответствовали уровню, на котором они были до Первой мировой, а по окончании кризиса стали еще ниже. Я пологаю, что чувство, словно бы мир за последние сто лет стал более глобализованным, связано с потоками информации и торговыми потоками, каковые вправду стали намного замечательнее.
Но кроме того в случае если мы заберём соотношение всемирный торговли и ВВП за последние двадцать лет и попытаемся составить прогноз на будущее, то окажется, что к 2030 году на торговлю будет приходиться 40–45 процентов от мировой экономики, это еще весьма на большом растоянии от того, дабы вычислять мир «плоским».
— Но возможно, мир не создан чтобы быть «плоским»?
— Возможно спорить об оптимальном уровне интеграции — 50 процентов, 75 процентов либо 100 процентов, но мы еще так далеки от этих цифр, что в ближайшие десять-двадцать лет потенциал для роста интернациональной интеграции будет оставаться огромным.
— Как вы измеряли уровень интеграции?
— Мы измеряли долю телефонных звонков, писем, перемещения капитала, туристических торговли и потоков, которая пересекает национальные границы. Так вот, сейчас в среднем по миру это 10–20 процентов. Причем мы измеряли как глубину «связанности» — долю внешних связей в отношении к общему объему, так и широту — степень интернационального охвата, а после этого складывали эти показатели.
Я не знаю, какой уровень возможно оптимальным, но и два десятка лет спустя мир будет далек от полной обоюдной интеграции. Сейчас лишь два процента всех телефонных звонков совершаются за границу, даже в том случае, если прибавить к этому Skype, это все равно будет не более четрыех-пяти процентов.
— Существует ли угроза «деглобализации»?
— Тяжело сообщить. По окончании экономического кризиса страны по большей части решали собственные неприятности посредством повышения госрасходов. В случае если нас ожидает вторая волна кризиса, то, опасаюсь, введение протекционистских мер станет весьма привлекательным.
Дискуссия, начатая дохийским раундом ВТО, не будет закончена. Многополярность хороша в определенных вещах, но в случае если сказать о глобальной интеграции, то она ведет к росту напряжения и к понижению глобального «уровня связанности».
— Другими словами вы за хорошее окончание дохийского раунда переговоров?
— Да, но не вследствие того что полагаю, словно бы эффект от него окажется критическим для интернациональной торговли. Он серьёзен с позиций психологии. Это будет естественным продолжением процесса, начатого еще Главным соглашением по тарифам и торговле, ГАТТ.
И, второе, он приведет в одну совокупность те уступки, каковые национальные кабинеты министров уже произвели в одностороннем порядке, но таким же образом смогут и отозвать в любую секунду — заключение дохийского раунда не разрешит им сделать это.
— Но это реально — удачно завершить эти переговоры?
— Паскаль Лами (председатель совета директоров ВТО. — «Специалист») — мой дорогой друг, так что мне непросто ответить на данный вопрос. Вряд ли. Большая часть государств сделали ставку на региональные территории свободной торговли.
Практически все, не считая Паскаля, уже утратили надежду.
— Что же тогда ожидает ВТО? К чему подготовиться России?
— ВТО пригодится время, дабы осмыслить собственные следующие шаги. Как мне сообщил один американский переговорщик, в случае если с Дохой ничего не выйдет, то следующего глобального соглашения нужно будет ждать до 2020-го либо до 2025 года.
на данный момент, скорее, будут смотреть за соблюдением существующих договоренностей. Не смотря на то, что имеется и новые увлекательные начинания: к примеру, идет огромная работа по приведению к неспециализированному знаменателю торговой статистики разных государств, дабы избежать двойного либо тройного счета одних и тех же операций. И в случае если эта работа будет закончена, то торговый профицит Китая в торговле с США, по всей видимости, окажется куда меньше и проблематичнее для Пекина.
— И в то время, когда это может произойти?
— Весьма громадно официальное сопротивление. Кроме того китайцы не знают, как лучше будет для них. Одна группа в китайского правительства говорит: здорово, нужно это сделать.
Другие возражают: стоп, мы только что израсходовали столько времени, дабы обойти стать и Германию главным экспортером в мире, и внезапно вы нам предлагаете за одни сутки сократить отечественный экспорт вполовину?
— Но так как то же случится с Германией?
— Не пологаю, что в той же степени, — у Китая намного больше неприятностей со статистической информацией. Сейчас многие государства начали данный процесс, я пологаю, что на это уйдет еще два-три года, пока мы не возьмём более реалистичную картину интернациональной торговли.
— Как вы в целом оцениваете нынешнюю обстановку в Китае?
— Перед Китаем стоят неповторимые вызовы. Во-первых, из-за политики «одна семья — один ребенок» китайцы весьма не так долго осталось ждать столкнутся с кризисом старения, исходя из этого их основная мантра сейчас: «Как нам стать богатыми перед тем, как мы постареем». Вторая неприятность — во власти растет недовольство тем, что, не смотря на то, что КНР и создаёт огромное количество продукции, часть добавленной цене Китая в ней минимальна. Заберём iPod, что продается в Соединенных Штатах за 250 долларов.
Цена, по которой Apple отдает его в розницу, образовывает 150 американских долларов, чистыми Apple получает на нем более 70 американских долларов, еще какое количество-то идет вторым посредникам. Часть китайского производителя оценивается всего в 3–4 американского доллара. Китайцев тревожит, что либерализация торговли дала их стране только тонкий ломтик в цепочке добавленной цене, в то время как все сложные комплектующие импортируются из Японии либо из Республики Корея.
Сейчас, по словам моих собеседников в интернациональных компаниях, китайцы быстро усилили давление на них, дабы они переводили собственные RD-центры в Китай.
— И они соглашаются?
— Ну, им приходится идти на уступки. Что на данный момент происходит: интернациональные компании сознательно фрагментируют собственные RD-процессы и отправляют в Китай ту их часть, которая им думается менее полезной и отделенной от главного RD. Основная же задача КНР — расширить собственную долю добавленной цене в конечном продукте, и китайцы готовы применять доступ на собственный рынок в качестве пряника и кнута.
— Что вы думаете об АТЭС?
— Для меня это необычная история успеха. Они занимаются четырьмя десятками различных вещей, все идет весьма медлительно, но все это двигается вперед последовательно, этому стоит поучиться Евросоюзу и Брюсселю. Организации удалось добиться принятия бизнес-карт для обитателей государств АТЭС, по которым обеспечивается безвизовый въезд в государства организации, — это большое достижение.
— Вы упомянули о «китайской мантре». Имеется ли подобная у Индии?
— Мантра Индии: «Окажется ли у нас когда-нибудь догнать Китай?» Поражает не только торговый дисбаланс между КНР и Индией, но и громадный разрыв в это же время вниманием, которое в Индии уделяют Китаю, и тем, как в Китае не обращают внимания на Индию. Наряду с этим шансов на ликвидацию разрыва мало. В случае если Индия будет расти на пять процентов больше, чем Китай, в течение ближайших десяти лет, то она сократит разрыв в доходах на одного человека с трехкратного до двукратного.
Но я не пологаю, что Индия сможет так расти.
— Связано ли это с изюминками политических совокупностей? Это неприятность выбранной Индией модели экономического и политического развития?
— Тяжело сообщить, но ясно, что Китай может действенно реализовывать громадные проекты, на каковые Индия пока не может. Важным звонком стало проведение Игр Содружества в Нью-Дели — это была трагедия. Работники что-то докрашивали, в то время, когда спортсмены уже прилетали в аэропорт. Сравните это с Олимпиадой в Пекине
Время от времени в Индии я слышу жалобы: дескать, прекрасно бы нам иметь авторитарную модель развития. Быть может, авторитаризм — это одно из тех наслаждений, которое нужно испытать, дабы начать «ценить» его по преимуществу. Легко сказать об авторитаризме как об абстрактном феномене, жить при нем — уже совсем вторая история.
— Я так осознаю, что всем бы хотелось, дабы авторитарный период был в прошлом и возможно было бы наслаждаться его плодами при демократии, как это происходит на Тайване либо в Южной Корее.
— Я лично не поменял бы народовластие на авторитаризм, даже если бы тот был связан с ускоренным развитием экономики. Кстати, сейчас основная неприятность в Китае — как будут проходить политические реформы. Как мы знаем, что, в то время, когда доход на одного человека в стране достигает определенного уровня, люди начинают желать больше политических свобод, и думается, что Китай на данный момент приближается к данной точке.
— Что возможно сообщить по поводу интегрированности в глобальную совокупность России?
— В целом Российская Федерация находится где-то посередине рейтинга. У вас хорошие показатели по вывозу товаров, но уровень импорта низок и часть одолжений мала — и в экспорте, и импорте. В случае если сказать о все тех же заделах и технических талантах, доставшихся России от СССР, то необычно, как слабо они употребляются. Это очевидно потерянная возможность, эти технологии не монетизируются и не экспортируются.
Кстати, во многом исходя из этого Российская Федерация по интегрированности торговли была среди последних 20 процентов государств. Еще один серьёзных показатель: по числу студентов, отправляющихся за предел, Российская Федерация находится на 111-м месте из 116. Быть может, это связано с качеством образования в России, но вряд ли лишь с этим.
— Ваша последняя книга именовалась World 3.0. Что за мир вы пробовали обрисовать?
— World 1.0 — это мир, в котором национальные границы очень важны и ничего увлекательного за их пределами не происходит. World 2.0 — это мысль мира, в котором нет национальных границ. World 3.0 воображает мир, где интернациональный обмен происходит на всех уровнях, но национальные границы являются барьерами, на каковые нужно обращать внимание.
— Как по поводу мира World 4.0? Что нас ожидает в будущем?
— Это весьма отдаленная возможность, не на моем веку совершенно верно. Я бы поразмыслил скорее про World 3.1. Это будет связано с тем, что Индия и Китай достигнут уровня доходов на одного человека, близкого к западному, либо хотя бы в половину от западного — это будет уже совсем второй мир.
— Негативный и хороший сюрпризы последнего изучения?
— Самый негативный — это Бразилия. По глубине торговли она на 125-м месте из 125 государств. Бразилия очень сильно победила от торговли ресурсами, но на этом ее интернациональная история, увы, закончилась.
Сами бразильцы отказываются верить в эти сведенья, но мы многократно перепроверили, все обстоит как раз так.
— А самый позитивный?
— Нигер встал наверх на большее число позиций, чем другие страны. Это было весьма необычно, и я надеюсь, что это не связано лишь с нехорошим качеством африканской статистики. В действительности рецепт успеха несложен: к власти в том месте пришла чуть более действенная администрация, и сходу показались результаты.
И также весьма интересно: как программы улучшения рабочий среды либо транспортной инфраструктуры сходу повышают показатели интернациональной связанности.
Гонолулу—Гонконг
