Базарная россия
255 лет назад, в 1755 году, императрица Елизавета Петровна совершила акт национального рейдерства: сделала казенной собственностью самую большую торговую площадку России — Макарьевскую ярмарку, огромные доходы с которой до этого приобретал Макарьевский монастырь, у чьих стен шли торги.
Помимо этого, по ее приказу на берегу Волги возвели дополнительно 830 купеческих балаганов, что увеличило поступающую в казну выручку в три раза. Со временем русские ярмарки превратились не только в главные места оптовой торговли, но и в самый правильный показатель состояния экономики страны. А для их приказчиков и купцов в ярмарочный сезон наступало время разгула и не самых пристойных развлечений.
Но с развитием железных дорог и возникновением телефона и телеграфа роль ярмарок в русской торговле начала быстро снижаться, пока не сошла на нет в начале прошлого века.
Божественное начало
Во времена, в то время, когда о будущем явлении Христа народу еще никто и не подозревал, торгующих из храмов не только не изгоняли, но делали все, дабы привлечь их к иным местам и капищам поклонения всевышним в самые ответственные и значимые для верующих дни. Скопление людей приносило хороший доход торговцам, каковые не забывали отдавать нужную и вовсе не всегда малую толику жрецам, дабы те не забыли о щедром торговце и обеспечили его лучшим местом на протяжении следующего праздника.
Остались исторические свидетельства о ярмарках в Греции,— писал доктор наук-знаток и экономист ярмарочного дела Г. Н. Черданцев,— приурочивавшихся к громадным национальным и религиозным празднествам. Таковы были ярмарки на острове Делосе, в Олимпии, в Дельфах и т. д. Существовали и муниципальные ярмарки — как рынки жизненных мелочного торга и припасов. И в Античности были ярмарки, устраиваемые под охраной божьего мира религиозных празднеств (mercatus), наровне с которыми существовали еженедельные ярмарки (nundinae) как рынки, объединявшие городское и сельское население.
Именно на ярмарках, как вычисляли историки, где в древности производители товаров и продуктов только вели натуральный обмен, показались первые опытные торговцы. И как раз ярмарки сыграли огромную роль в появлении товарообмена между странами, пребывавшими на огромном расстоянии друг от друга. В один момент закладывались и многие другие нужные и не через чур традиции ярмарочной торговли.
В Средневековье,— писал Черданцев,— ярмарочные площади перед церквами Западной Европы становятся местом народных увеселений, где развиваются различные стороны духовного творчества народа, где народ не только торгует, бражничает и радуется, но и запасается новыми идеями, творит новое хозяйственное право, формирует новые хозяйственные сокровища, производит новый язык и новую светскую литературу. На ярмарках сосредоточивается оживающий интернациональный обмен. Ярмарки в графстве Шампань (XII-XIV ст.), Женеве (XIV-XV ст.), Лионе (XV ст.) и последовательности вторых наибольших центров Западной Европы воображают собою в полном смысле слова интернациональные торжища, происходящие в некоторых из этих пунктов по паре раз в год.
Не стояла в стороне от общемирового пути и Российская Федерация. исследователь русской и Французский путешественник истории Г. Лекоент де Лаво во второй половине 20-ых годов XIX века констатировал: Дабы отыскать происхождение ярмарок в Российской Федерации, должно б было обратиться к отдаленнейшим временам идолопоклонства, потому что уже сейчас существовали временные торги подле храмов, каковые строили язычники в Биармии либо в Великой Перми, в честь златой Бабы либо Святовида на острове Рюген, что на Балтийском море. Должно считать, что сии ярмарки еще тогда были созданы в различных местах России, т. е. везде, где лишь торговля имела дорогу, а идолопоклонство — храм; в то время, когда в последствие времени свет Христианского учения просветил северные государства, тогда сила привычек поддерживала первые заведения торговли и к обществу людей, собравшихся праздновать сутки какого-либо святого, скоро присоединялась масса людей торгашей, каковые старались удовлетворить потребностям еще мало просвещенного народа.
Но в Киевской Руси большие ярмарки показались позднее, чем в западноевропейских странах. Как вычислял директор наибольшей из русских ярмарок — Нижегородской — А. Зубов, так произошло из-за татаро-монгольского нашествия, а после этого постоянных военных стычек с недружелюбными соседями. О занимательной истории собственной ярмарки он во второй половине 30-ых годов девятнадцатого века писал:
Арское поле — пространная равнина, образуемая течением речки и реки Казанки Булака и прилежащая с северной стороны к старой столице Царства Казанского,— славилось собственной ярмонкою еще в половине XIV столетия. Ежегодно в июне месяце стекались в том направлении торговцы из внутренней Азии, Сибири, Китая, кроме того Индии; кроме этого из Москвы, Великого Новгорода, Пскова и других городов, славившихся в то время собственной торговлею.
Широкое Арское поле было тогда местом соединения людей, враждебных по отношениям, чуждых по наречиям и вере, разных по происхождению и обычаям. В известное время оно воображало самую любопытную картину: в том месте пестрились кибитки и многоцветные шатры с Азиатскими и Европейскими товарами, толпились бессчётные караваны верблюдов, стада и табуны лошадей различного скота; произведения шикарной Азии и скудной тогда еще Европы, взаимно промениваемые, развозились оттуда по двум частям света.
Князь Столичный Василий IV Иоаннович, испытав вероломство Татар Казанских, каковые много раз грабили Русских купцов, приезжавших в том направлении для промена собственных товаров, и, хотя ослабить могущество этого кичливого народа, умножавшееся вместе с распространением его индустрии, решился наконец нанести мощный удар Казанцам, подорвав их торговлю, забрав у них бессчётные ярмоночные сборы. С целью этого он запретил в первой половине 20-ых годов шестнадцатого века Русским торговцам ездить на Арскую ярмонку и выстроил на высоком мысу при слиянии Волги и рек Суры новый город Василь, названный по его имени, укрепил оный земляными окопами, создал в том месте торговую факторию и успел привлечь в пределы Столичного Княжества Азиатских торговцев, каковые искали Русских товаров и постоянно дорожили ими.
Но, как выяснилось, новый торговый город размешался неподалеку от озера Желтые Воды, на берегу которого пребывала обитель почитаемого праведника — святого Макария. И бессчётные паломники, каковые имели возможность бы очень оказать помощь становлению Васильевской ярмарки, шли мимо — на богомолье. Около обители их ожидали иные торговцы и русский, не хотевшие водворяться в Василе — по всей видимости, дабы не платить дани великому князю.
Новый торговый город совсем добили нападения обиженных трюком Василия IV татар.
Набеги Татар,— сетовал Зубов,— длившиеся до покорения Казани Царем Иоанном Васильевичем Суровым в первой половине 50-ых годов шестнадцатого века, и смутные события России, предшествовавшие вступлению на престол Царя Михаила Федоровича, не только мешали предстоящим удачам этот торговли, но и совсем ее остановили.
Несвободная борьба
Своим восстановлением во времена первого царя из дома Романовых — Михаила Федоровича — наибольший поволжский торг обязан монаху Авраамию, решившему вернуть обитель святого Макария и показавшему наряду с этим недюжинную смелость и деловую хватку.
В первой половине 20-ых годов семнадцатого века,— писал ярмарочный директор Зубов,— Муромский уроженец Авраамий, живший дотоле в неизвестности в селе Мурашкине, предпринял попытку возобновить прошлую Желтоводскую обитель Св. Макария, разоренную Татарами во второй половине 30-ых годов пятнадцатого века на протяжении нашествия на Россию Казанского Царя Улу-Махмета при Князе Василии Васильевиче Чёрном.
С сим благочестивым намерением он отправился за консульством Персидского Шаха Аббасса, названного Великим, которое чрез Нижний Новгород следовало в Москву с ризою Христа Спасителя; достиг до престола Царя Михаила Федоровича и с соизволением его взял кроме этого благословение Царского родителя, Патриарха Филарета, выполнить предпринятое намерение. Возвратясь из Москвы, Авраамий возобновил посредством Нижегородских граждан прошлую обитель Св.
Макария и перенес в том направлении образ этого чудотворца, для поклонения которому в сутки преставления его, 25 июля, начали стекаться во множестве окрестные обитатели. Нет сомнения, что с этого времени возобновилась и Макарьевская ярмонка, о существовании которой оставалось одно чёрное предание.
Стечение благочестивых поклонников оживило торговлю вначале крестьянскими изделиями: Лысковское полотно, Керженецкая древесная посуда, валенки и Заволжские шляпы, Мурашкинские рукавицы, шапки и тулупы первенствовалитоварами, привозимыми в избытке на это торжище. Но продажа сих незначительных местных изделий привлекла мало-помалу иногородних купцов и обратила на себя внимание Правительства.
богатства и Дальнейший рост значения одноимённой ярмарки и Макарьевского монастыря происходил за счет постоянного притока паломников и не меньше постоянного внимания царствующих особ, от которых монастырь систематично приобретал послабления и разного рода льготы для расширения торговли:
Во второй половине 40-ых годов семнадцатого века Указом Царя Алексия Михайловича,— писал Зубов,— повелено было торговать на Макарьевской ярмонке пять дней без пошлины, по прошествии же этого срока вносить пошлину по положению. В кроткое правление Царя Феодора Алексеевича торговля существенно усилилась и Указами 1679 и 1680 годов предоставлено было Макарьевскому монастырю создавать на церковные затраты сбор таможенных пошлин с привозимых товаров по три, а в Казани по Макарьевским выписям — еще по две копейки с рубля. В первой половине 80-ых годов XVII века, 25 августа, монастырю назначено взимать пошлину против Торгового Устава 1654 и Уставной Грамоты 1667 годов, пользоваться доходами со собственных кладовых, но не делать никаких предстоящих сборов.
Но благоденствие монастыря не имело возможности длиться вечно. В особенности в то время, когда казна испытывала острую потребность в деньгах. Когда царствовавший вместе с братом Иоанном Петр I освободился от опеки старшей регентши и сестры Софьи Алексеевны, он обратил внимание на прибыльное ярмарочное дело. Царь Петр в первую очередь взялся за борьбу с неуплатой налогов и пошлин на Макарьевской ярмарке, и приказал изымать контрабандные, либо, как они тогда именовались, неявленные, товары:
На протяжении соцарствия Иоанна и Петра Алексеевичей,— говорилось в той же истории ярмарки,— в первой половине 90-ых годов XVII века последовал Указ о сборе в Нижегородскую таможню пошлин с рыбы и соли, привозимых на Макарьевскую ярмонку; кроме этого — о взятии у иноземцев неявленных товаров на неделании и Великих Государей чужестранцам никаких притеснений.
Но на неспециализированном благосостоянии ярмарки и монастыря подобное сужение возможностей фактически не сказалось. Как вычислял А. Зубов, в основном благодаря только успешному размещению у Волги: Удачам ее большое количество содействовали: радостное расположение для торжища в богатейшем краю, на берегу царицы реки Волги, которая совокупностью вод информирует 32 губернии, и благоприятное летнее время, эргономичное к доставлению товаров водным методом из различных краев России, в особенности из Сибири.
Обороты Макарьевской ярмарки увеличивались , и Петр I приказал благоустроить подъезды и ярмарку к ней, и ввел жёсткий надзор за сборами и пошлинами:
Петр Великий Указами 1720 и 1721 годов повелел собирать таможенные пошлины и создал браковщиков; предоставил монастырю право содержать перевозы через извозы и Волгу по дорогам, обязав его для безопасности торгующих составить сберегательную стражу из 300 монастырских служек, предписал кроме этого Национальной Коммерц-Коллегии отправлять Асессора Мякинина для описания Макарьевской ярмонки.
Значение Макарьевской ярмарки в те годы выросло так, что на нее стали перетекать товары с вторых, менее больших и больших, русских ярмарок, каковые начали прозябать и хиреть. Много страдала от первенства Макарьевской главная ярмарка для торговли с Сибирью — в Ирбитской слободе. Началась она, как и ее конкурентка, с церковного праздника.
Первым предлогом к образованию ярмарки,— писал историк А. Хитров,— несомненно, был местный праздник 6 января в сутки Богоявления Господня. К этому дню, по русскому обычаю, народ приезжал попраздновать из слобод и соседних деревень; последних же было много, и Ирбитская слобода была центральной между ними. А известно уже: где появляется народ, тут образуется и обмен, торг.
Так было и в Ирбитской слободе. Сперва тут обменивались сельские люди между собою собственными произведениями; к ним скоро пристали коренные обитатели — местные инородцы, богатые произведениями собственных лесов, пушниной, для обмена ее на русские произведения. К этому присоединилось новое помогающее событие.
Русские промышленники, приплавив товары до Соликамска водой, оттоль везли их по зимнему пути на Тобольск и Тюмень чрез Верхотурье и потом по ближайшим населенным местам на Ирбитскую слободу, которая, кстати, была на полпути из Верхотурья в Тобольск. Тут промышленники останавливались сперва на неизвестное время, но, случайно ли побывавши в слободе в январе месяце либо наслышавшись о местном торжке, они не могли не подмечать тут большого стечения народа.
Местные зверопромышленники рады были случаю сдать собственные произведения, a русские промышленники — приобрести их и сбыть собственный товар. Финансовых знаков тогда не требовалось. Дело было легко: меняли товар на товар. Год от году число торговцев и промышленников стало скоро возрастать.
Обстоятельство развития ярмарки в Ирбитской слободе — безопасность ярмарки. Практически все то, что было сообщено о естественных богатствах и местоположении Ирбитской слободы с окрестностями, возможно отнести к Тюмени, Тобольску и Туринску; но эти города, пребывав пограничными с поселениями лишь только покоренных инородцев, которых они со собственными подьяческими порядками не могли расположить к себе, и имея пути к себе, практически только населенные инородцами, разумеется, не могли дать той безопасности как на протяжении пути, так и на месте торга, какую давали сибирскому купечеству и русскому так называемый слободской Ирбитская слобода и путь со своим русским населением.
Так что с середины XVII века развивавшаяся Ирбитская ярмарка неспешно отбирала покупателей и продавцов у ярмарок в Верхотурье, Тюмени и Тобольске. Но в начале следующего столетия у нее совершенно верно так же начала отнимать товары Макарьевская ярмарка.
Не меньше страдали от борьбы торга на Волге и ярмарки в Малороссии. Украинские торги и торжки, как именовались однодневные регулярные ярмарки, специализировались в основном на продаже скота, обмениваемого на промышленные товары, каковые привозили иностранные купцы и русский. Но, учитывая масштабы торговли у Макарьевского монастыря, в том месте и брать, и реализовывать кроме того с учетом затрат на дорогу выяснялось несравненно удачнее.
К тому же Макарьевская ярмарка становилась все продолжительнее по времени.
И соперники начали бить челом, жалуясь на ожесточённые и убытки и несправедливые притеснения, так что в дело, как писал ярмарочный директор Зубов, было нужно вмешаться самодержцам:
Император Петр II для сохранения польз вторых Русских ярмонок повелел затевать Макарьевскую с 29 Июня и оканчивать 8 Июля, чтобы торгующие тут имели возможность поспевать к 1-му Августа на Севскую, в противном случае Свинскую, ярмонку в Орловской губернии, а оттуда — на Малороссийскую Кролевецкую к 15 Сентября. Императрица Елизавета Петровна во второй половине 40-ых годов XVIII века отдалила Кролевецкую ярмонку до 15 Октября, дабы Макарьевской и Севской дать громадную свободу.
Но Елизавету Петровну не напрасно именовали дщерью Петровой: она за отцом принялась увеличивать сборы с Макарьевской ярмарки, пока наконец не решила забрать у монашествующих рынок России, как именовали основной торг страны.
Указом 1751 года Июня 18,— писал Зубов о новшествах Елизаветы Петровны,— выяснила на Макарьевскую ярмонку смотрителей за верностью сборов из статских чинов и из Столичного купечества; в 1755 году, видя громадные пользы, приобретаемые монастырем от своих лавок и кладовых, приказала принять ярмонку в гражданское ведомство и выстроить за счет казны по берегу Волги 830 балаганов, от чего в течение семи лет казенный сбор увеличился от 300 до 1000 рублей.
Праздник, что неизменно на ярмарке
В чьей бы собственности ни пребывали ярмарки, их отличительной чертой фактически неизменно, за исключением самых тяжелых голодных либо кризисных лет, оставалась веселья и атмосфера праздника. Торговцы развлекались как имели возможность и на протяжении торга, и по окончании него.
Г. Лекоент де Лаво так обрисовывал воздух на Нижегородской ярмарке, которую выстроили вместо сгоревшей в 1816 году Макарьевской:
Остановясь у одного балагана, я видел тут человека, что, заключая торг, с чрезвычайным жаром защищал собственные пользы: действительно, это такое происшествие, которое случается тут каждую 60 секунд и на каждом шагу, что сделаешь от одной лавки к второй; но неординарным в сем роде размолвок показалось мне то чрезвычайное упрямство, с которым покупщик старался оградить себя фальшивыми доказательствами, и чуть продавец успел их опровергнуть, как он образовывает новые. Данный торговец был Уроженец армении из Тифлиса.
Дело шло о покупке вина; торг был кончен; условились в цене, и но ж на лице покупщика изобразился ужас быть одураченным и совместно боязнь потеряешь хорошую приобретение. Со своей стороны, продавец прибегнул ко всем неспециализированным местам торгового языка, выхваляя хорошие качества собственного товара и уверяя в умеренности собственного барыша. По несчастью, он не догадывался, что следовал совсем не той дорогой, которую ему надлежало избрать, чтобы убедить Грузинца.
Эта дорога, единственная к достижению его цели, была наконец ему указана подошедшим маклером его нации. Наклонясь к уху продавца: Вы ни при каких обстоятельствах не кончите торга,— сообщил он ему,— если ты не рассердишься и не заменишь собственные учтивости оскорблениями. Этот совет не остался без пользы: чуть продавец возвысил собственный голос, как выражение наслаждения оживило лицо Армянина, что в тот же час начал уменьшать собственные чрезвычайные притязания.
Продавец, видя, что он близок к убытку, воспользовался своим новым положением, разгорячился более прошлого и наконец отказывается от всякого рода сделок и приказывает своим приказчикам внести снова в магазин товары, каковые были реализованы Армянину. При сем происшествии клиент переменяет собственную недоверчивость на безграничную дружбу, и они оба в тот же час соглашаются во всем в ту 60 секунд, в которую целый торг казался быть уничтоженным.
В Грузии,— сообщил Маклер,— мы в противном случае не поступаем, и за самую безделицу мы неизменно готовы схватить друг друга за волосы. Тифлисский торговец, имея дело с человеком, ему совсем незнакомым, измерял собственную доверенность к его словам тою горячностью, с которою он ему сказал, и он ожидал лишь, дабы этот заговорил с ним с жаром, чтобы так совсем увериться в его чистосердечии. В то время, когда надлежало подписывать векселя, то встала новая ссора, которая кончилась взятием под караул Грузинца; из-за чего этот последний в тот же час подписался и не сохранял ни мельчайшей неприязни к собственному покупщику, с точностью заплатил все деньги по окончании срока.
Современники писали, что в аналогичных случаях на ярмарках случались и убийства. Но куда чаще по окончании большой сделки продавец и покупатель отправлялись совместно перекусить с шампанским — как тогда говорилось, пригласить в компанию Вдову Клико. На земле неспециализированной любви к данной особе на ярмарках образовывались тесные компании, отношения в которых были не меньше прочными, чем отношения офицеров в каком-нибудь полку.
К примеру, члены одной компании не разрешали себе в отношении друг друга любимого трюка ярмарочных купцов. Они поджидали продавцов, прибывавших на ярмарку вечером, по окончании окончания торгов, и от чистого сердца вели их в трактир на ужин. А узнав, что новичок не знает настоящих стоимостей, подпоив, заключали удачный для себя договор. В целом же приемов обмана, процветавшего на торгах и торжках, существовало очень много.
И потому торговлю в том месте часто именовали плутовской.
Завершив дела, приказчики и купцы отправлялись развлекаться, благо на каждую более либо менее значимую ярмарку в обязательном порядке приезжали театры, цирки, простонародные балаганы, и огромное количество жриц любви, почему иногда случались разнообразные конфузы. Дабы, например, предохранить визитёров Нижегородской ярмарки от стыдных заболеваний, рядом с торговыми павильонами трудилась сифилитическая поликлиника, в обязанность главного врача которой входил осмотр всех прибывавших на ярмарку девушек легкого поведения. На протяжении одной из ярмарок доктор Г. Родзевич, имевший обширный опыт, но нехорошее зрение, не рассмотрел показатели сифилиса у двух девушек легкого поведения, в следствии чего плохой заболеванием заразились около 50 приказчиков и купцов, а доктор был дан под суд.
Развлечениям предавались и прибывавшие на ярмарки неумелые клиенты — окрестное дворянство, чиновники и военные. Они, согласно мемуарам, являлись на ярмарки чтобы за пара дней спустить все то, что не легко и настойчиво собирали целый год с прошлого торжища. Дворянство, действительно, не предавалось разгулу в той же степени, что и купечество,— в основном вследствие того что недоставало средств.
Но действовал и второй надежный сдерживающий фактор: на ярмарки, в большинстве случаев, отправлялись всей семьей, кроме мелких детей, снимали на долгое время дом либо помещения, так что ситуация получалась не смотря на то, что и торжественной, но в полной мере домашней. К тому же не считая закупок всего нужного решались и другие не меньше ответственные задачи. Как водится, посещение любой ярмарки начиналось с церковного праздника, к которому она и приурочивалась.
И лишь после этого начиналась фактически ярмарка.
По окончании обедни,— вспоминал о посещении ярмарки в Коренной Пустыне поэт А. Фет,— мы с братом пустились осматривать ярмарку. Само собой разумеется, внимание отечественное в основном было привлечено конною площадью, по которой тянулся последовательность низких столбов, обозначавших отдельные станки для приводных лошадей. Нескончаемый последовательность лоснящихся на солнце крупов всевозможных лошадей обращен был к дороге, на которую продавцы то и дело выводили напоказ лошадей.
По другую сторону дороги в огромных загородях из крепких жердей пребывали степные, дикие лошади… Ярмарочная площадь кончалась полуверстным бегом с ярмарочным павильоном посредине. Любой вечер тут происходили состязания рысаков, а время от времени и лошадей, возящих тяжести. На следующее утро имена победителей становились неспециализированным предметом бесед.
Исключение из оглушающего шума воображали лишь каменные последовательности, напоминавшие устройством и наружностью столичный отель . Не буду сказать о рыбном и бакалейном отделениях, в которых сельские хозяева закупали годовые запасы. Но о красных и галантерейных последовательностях Коренной ярмарки нельзя не упомянуть.
Все переходы в них застилались каждый день свежею травою, по которой, подъезжая в бессчётных экипажах, с утра до вечера разгуливали разодетые женщины, между которыми то и дело мелькали кавалерийские офицеры, в основном гусары, в полной форме, с волочащимися саблями. Словом, это была известная выставка невест, подкрепляемая балами в дворянском собрании. К вечеру ярмарка затихала и проезд экипажей становился реже.
Все покоилось сном, за исключением дома собрания, громадного каменного трактира и широкой, в сторону от ярмарки протянувшейся слободы, окаймленной с двух сторон самыми лучшими, время от времени двухэтажными зданиями. Однако в этих зданиях никто из приезжих клиентов не останавливался. Но в то время, когда ярмарка темнела и засыпала, слобода озарялась броскими огнями окон, за которыми громогласно звучала музыка и велись нескончаемые танцы.
Казалось, этому празднику судьбы не будет финиша. Но уже в 1830-х годах чужестранцы стали отмечать, что обилием ярмарок Россия заметно отличается от Европы. В том месте они начали выходить из потребления.
А в начале XX века ярмарочная судьба неспешно затихала и в Российской Федерации.
Ярмарки,— писал в 1914 году экономист И. Канделаки,— помогали прямо и косвенно тем громадным зеркалом, в котором в значительной мере отражалась отечественная культурно-экономическая реальность. Это были собственного рода учетные камеры и статистические бюро по промышленности и торговля как по целым и отдельным районам областям, так и в масштабе общероссийском. На ярмарках возможно было видеть и отечественные удачи, и отечественные недочёты в сфере хозяйственной деятельности.
Действительно, указанные познания приобретались лишь на глаз, лишь, так сообщить, осязанием, поскольку цифрового освещения дела практически не было; однако громадных неточностей не делалось — ярмарки были правдивыми выразительницами экономического положения. Но так было в прошлом, не смотря на то, что и в недавнем прошлом, в то время, когда сношения и наши пути сообщения были слабо развиты.
В настоящее же время, в то время, когда Российская Федерация покрылась (и покрывается ) густой сетью железных дорог, в то время, когда принимаются меры к широкому применению отечественных водных дорог и обращено важное внимание на шоссейные дороги, в то время, когда к услугам населения имеются почта, телефон и телеграф, роль ярмарок по необходимости обязана сузиться. И в последнии месяцы все чаще раздаются голоса, что ярмарки являются несложный пережиток старины и держатся только по несложной традиции.
Никакой необходимости тащить запас товара в Нижний Новгород либо иное место уже просто не существовало. Торговые компании рассылали образцы и каталоги товара, а клиенты имели возможность по телеграфу сделать заказ, перевести деньги в банк и взять на близлежащей ЖД станции все заказанное. Так что ярмарки неспешно преобразовывались в муниципальные рынки, владеющие богатой и славной историей.
Последняя попытка реанимировать их предпринималась по окончании Гражданской войны, и потому, что в стране наблюдались полная разруха и транспортный коллапс, организаторы восстановленной Нижегородской ярмарки рассчитывали на успех. Но сперва не хватало товаров, а позже правительство и партия ликвидировали рыночные отношения. А без них никаких ярмарок не бывает.
Так, утлый рынок.
