Франс де вааль. истоки морали: впоисках человеческого уприматов
Низкое происхождение
Выползающие из ила животные напоминают о отечественном низком происхождении. Все постоянно начинается с несложного. Это относится не только к нашим телам — с руками, развившимися из передних плавников, и легкими из плавательного пузыря, — но равняется к нашему сознанию и поведению. Вера в то, что мораль почему-то имеет второе, не столь низкое происхождение, внедряется в нас с детства религией и подхватывается философией.
Но эта вера противоречит всему тому, что информирует современная наука о эмоций и первичности интуиции в поведении человека. Противоречит она и тому, что мы знаем о вторых животных. Кое-кто уверен в том, что животные — это животные, а представители отечественного собственного вида следуют совершенствам; в действительности ошибочность этого утверждения легко доказывается, и не вследствие того что у нас нет совершенств, а вследствие того что у представителей вторых видов они также имеется.
Из-за чего паук чинит собственную паутину? Дело в том, что у него «в голове» присутствует схема совершенной паутины, и когда структура его паутины отклоняется от идеала, он начинает трудиться приложив все возможные усилия, дабы как возможно стремительнее привести ее в начальный вид. Как медведица снабжает безопасность собственного отпрыска?
Каждый, кто окажется между дикой ее поросятами и свиньёй, скоро найдёт, что в ее сознании также имеется образ совершенной конфигурации, и мамаша не обожает, в то время, когда кто-то его нарушает. В животном мире полно коррекции и процессов восстановления, начиная от потревоженных муравейников и бобровых плотин и заканчивая поддержанием статуса и защитой территории. Отказываясь подчиняться иерархии, низкоранговая мартышка нарушает принятый порядок, и тогда преисподняя обрушивается на нее.
Любая коррекция по определению нормативна: она отражает то, как животные ощущают должный порядок вещей. Млекопитающие с развитым социальным инстинктом (а они также следуют нормам), самые чувствительные к морали, стремятся к гармоничным отношениям. Они всеми силами стараются избегать распрей, в случае если это вероятно. Взор на природу как на сражение гладиаторов легко ошибочен.
В одном из полевых опытов два взрослых самца бабуина отказались кроме того прикасаться к ореху, упавшему между ними, не смотря на то, что оба они его видели. Швейцарский приматолог Ганс Каммер, всю жизнь проработавший с гамадрилами, мартышками рода павианов, обрисовывает, как два самца — обладатели гаремов попросту разбежались, встретившись на одном плодовом дереве и осознав, что пищи на нем не хватит обеим семьям. Самки и детеныши последовали за вожаками, а плоды остались на дереве.
Одного взора на огромные острые клыки гамадрилов достаточно, чтобы выяснить: нет для того чтобы, за что им стоит действительно драться. Самцы шимпанзе сталкиваются с той же задачей. В окно собственного кабинета мне часто приходится видеть, как пара самцов отирается около готовой к спариванию самки.
Вместо того дабы ссориться из-за нее, самцы всеми силами стараются сохранить мир. Искоса посматривая на самку, они занимаются грумингом между собой. И лишь в то время, когда все участники данной сцены совсем успокоятся, кто-то из самцов попытается спариться с желаемым объектом.
В случае если избежать схватки все же не удается, то приматы реагируют на нее так же, как паук на порванную паутину: переключаются в режим коррекции. Значимость социальных взаимоотношений подталкивает их к примирению. Изучения самых различных биологических видов говорят о том, что чем ближе особи друг к другу и чем чаще они общаются, тем скорее они помирятся по окончании драки.
Их поведение показывает, что приматы поймут сокровище семейных уз и дружбы, и это часто заставляет их преодолевать ужас либо подавлять агрессию. Если бы не необходимость помириться, мартышкам не было бы никакого смысла целовать и обнимать бывших соперников, разумнее было бы держаться от них подальше.
Все сообщённое возвращает нас к теории происхождения морали «снизу вверх». Нравственный закон не насаждается сверху и не выводится из разумных логических правил; скорее возможно заявить, что он вырастает из прочно укоренившихся сокровищ, зародившихся еще в начале времен. Самый фундаментальный из них — эволюционное преимущество судьбы в группе.
Желание принадлежать к общности, быть совместно, обожать и быть любимым заставляет нас делать все возможное, только бы сохранить хорошие отношения с теми, от кого мы зависим. Другие публичные приматы разделяют с нами эти ценности и пользуются тем же фильтром, отделяющим воздействие от чувств и разрешающим достигнуть взаимоприемлемого modus vivendi. Мы видим данный фильтр в действии, в то время, когда самцы шимпанзе прекращают ссору из-за самки либо самцы бабуина делают вид, что не увидели ореха.
Все сводится в конечном счете к сдерживанию чувств.
У Тары, самой юный самки в отечественной колонии шимпанзе, имеется малоприятная привычка, которая практически выводит из себя дам постарше. Время от времени она, отыскав в вольере либо выкопав из кинутой норы мёртвую крысу, начинает таскать ее везде за хвост, держа бережно в стороне от себя, а позже кладет на голову либо на пояснице дремлющей товарке. Почувствовав (либо унюхав) мёртвую крысу, жертва вскакивает с громким криком и начинает бешено отряхиваться, стремясь как возможно стремительнее избавиться от противной штуковины.
Время от времени она кроме того натирает соответствующее место на теле пучком травы, дабы точно избавиться от запаха. Тара же скоро подбирает собственную крысу и отправляется искать новую жертву. Самое превосходное в данной истории — полное отсутствие наказания.
Ее жертвы безумно злятся, а сама она находится в самом низу групповой иерархии, но никаких последствий ее действия не имеют. Она пользуется тем, что взрослые приматы поразительно терпеливы по отношению к молодняку.
Эмоциональный контроль крайне полезен в критических обстановках, в то время, когда речь заходит о смерти и жизни. Как пример возможно разглядеть обстановку, которую обрисовал мне Аллан Шмидт, ведущий смотритель зоопарка Таронга в Сиднее. У них в зоопарке одна из лучших в мире площадок для шимпанзе. Но в один раз двухлетняя Сембе запуталась в том месте в веревочной петле.
Конечно, Сембе пришла в возбуждение, и на крики самочки скоро на помощь примчалась ее мать Шиба. Шиба сумела выпутать Сембе из петли, по окончании чего увела дочь вниз, на землю, обнимать и утешать. В то время, когда Сембе успокоилась, Шиба взобралась обратно и перекусила злосчастную петлю, уменьшив так опасность на будущее. А сейчас представьте, чего ей стоило высвободить малышку из смертельной петли.
Так как первый порыв, без сомнений, подсказывает матери потянуть веревку либо детеныша, что, конечно, только осложнило бы обстановку. Вместо этого мать бережно помогла малютке высвободиться, растянув петлю; она очевидно осознавала исходящую от веревки опасность. О том же говорят и меры безопасности, предпринятые ею позднее.
Мы — млекопитающие, другими словами животные, отмеченные чувствительностью к чувствам друг друга. Я обрисовываю тут по большей части ситуации из судьбы приматов, но большинство сообщённого относится и к вторым млекопитающим. Например, работу американского зоолога Марка Бекоффа, разбиравшего записи игр псов, волков и койотов.
Он заключил, что игра у псовых постоянно проходит правильно, повышает обоюдное доверие, требует внимания к остальным участникам и учит молодняк верно себя вести. Так, стереотипная «игровая поза» (животное глубоко опускается на передние лапы, в один момент высоко поднимая зад) оказывает помощь отделить игру от секса либо конфликта; то и второе может все сломать. Но игра быстро заканчивается, когда один из партнеров поведет себя неправильно либо случайно причинит второму травму.
Провинившийся «просит прощения», снова принимая позу игрока и предлагая второму «забыть обиду» за нарушение и продолжить развлечение. Еще более увлекательной делает игру смена ролей, в то время, когда доминантный член своры перекатывается перед щенком на пояснице и подставляет пузо, принимая позу подчинения. Так он разрешает крохе «победить» себя, другими словами сделать то, чего ни при каких обстоятельствах не разрешил бы сделать в реальности.
Бекофф также видит тут сообщение с моралью: «На протяжении социальной игры, в то время, когда особи развлекаются в довольно надёжной обстановке, они познают базисные правила, приемлемые для других, — как очень сильно возможно кусаться, как грубо бороться, как разрешать конфликты. Того, кто играется честно и предполагает такое же поведение вторых, ожидает приз. Имеется кроме того кодексы социального поведения, каковые четко регулируют, что возможно, а чего запрещено, и существование этих кодексов, возможно, имеет яркое отношение к эволюции морали».
Для Бекоффа честная игра — это то, как должен вести себя пес, дабы быть хорошим партнером. Громадный пес, играющий в догонялки с мелким, обязан притворяться, замедляя бег, и все собаки без исключения способны наносить только легкие укусы. Эти правила имеют отношение к тому, что я назвал межличностной моралью.
Но имеется и второй момент, в то время, когда в игре требуется честность: речь заходит о разделе ресурсов. Не смотря на то, что существует множество правил, каковые должны функционировать при честном разделе, но базисные чувства тут снова же значительно глубже, чем в большинстве случаев считается. В итоге, кроме того мелкие дети устраивают истерику с криком «Так нечестно!», в случае если кусочек пиццы в их тарелке выясняется меньше, чем в соседней.
Они демонстрируют справедливость первого порядка, другими словами обиду в том случае, в то время, когда приобретаешь меньше вторых. Если бы данной обиды не было, никого бы не тревожило, возможно, как что делится.
Эгалитаризм охотников-собирателей разрешает высказать предположение, что отечественное внимание к процессу распределения ресурсов имеет продолжительную эволюционную историю. Зверобоям не разрешается кроме того разделывать собственную добычу, дабы они не могли приберечь кусок побольше для друзей и семьи. Антропологи, играясь в «Ультиматум» в самых различных частях света, узнали, что все люди без исключения ценят равенство.
Сама игра является процессомразделения некой суммы денег между двумя игроками. Деньги достаются игрокам только в том случае, если оба они согласны с тем, как они делятся. В целом отечественный биологический вид предпочитает дробить поровну, возможно вследствие того что предлагающая раздел сторона осознаёт, что неравный вариант, вероятнее, не будет принят.
Сканирование мозга игроков, услышавших предложение поделить деньги не поровну, показывает отрицательные эмоции, такие как презрение и гнев.
Логика человека, играющего в «Ультиматум», достаточно сложна. Тут мы не только демонстрируем справедливость первого порядка (протест против получения меньшей доли), но и предугадываем такую же реакцию у других и пробуем не допустить ее. Для этого мы деятельно предлагаем равенство и поднимаемся к справедливости второго порядка, которая является предпочтениемчестных ответов в целом.
На принципиальную роль рвения любой ценой избежать конфликта намекал еще Томас Гоббс: «Считается, что для человека конечно искать хороша для себя, а справедливости он ищет лишь для мира, да и то случайно». В этом я согласен с философом, не смотря на то, что ни при каких обстоятельствах бы не применял в этом контексте слово «случайно». Столь очевидно выраженная и универсальная человеческая черта не может быть случайной.
Как почтенный возраст имеет такая особенность, стало ясно из отечественных изучений, в то время, когда мне и Саре Броснан удалось найти ее у мартышек капуцинов. Отечественный опыт получил громадную популярность. Сущность его пребывала в том, что за исполнение подобного задания одна мартышка приобретала ломтики огурца, а вторая — виноградины.
Мартышки легко делали задание, пока вознаграждение за него было однообразным, причем любым, но отказывались от неравного вознаграждения с таким упорством, что сомнений в их эмоциях не оставалось. Я довольно часто показываю на лекциях реакцию мартышек в этом опыте, и слушатели, в большинстве случаев, чуть со стульев не падают от хохота. Полагаю, что их поражает узнавание в таких сценах самих себя. До этого момента они не осознавали, как совершенно верно их чувства соответствуют чувствам мартышек.
Мартышка, взявшая огурец в первый раз, удовлетворенно его схрумкивает, но уже на второй раз устраивает скандал, в случае если видит, что ее товарка приобретает виноград. Затем она неизменно выбрасывает собственный жалкий огурец и начинает трясти клетку в таком возбуждении, что та чуть не разваливается. Мотивация, лежащая в базе действий мартышки, не через чур отличается от мотивации любых уличных протестов против безработицы либо низкой заработной платы.
Сущность перемещения «OccupyWallStreet»тожесостоитвтом,чтонекоторыелюди едят виноград от пуза, а остальные, не считая огурцов, ничего не видят.
Отказ от в полной мере качественной пищи лишь вследствие того что кто-то второй приобретает что-то более вкусное, напоминает и поведение человека при игре в «Ультиматум». Экономисты именуют такую реакцию иррациональной — так как что-то неизменно лучше, чем ничего. Ни одна мартышка, говорят они, не должна, по идее, отказываться от пищи, которую в других событиях с наслаждением съела бы; совершенно верно так же ни один человек не должен отказываться от предложенных денег, хотя бы и маленьких.
Деньги имеется деньги. Но в случае если такая реакция иррациональна, то эта иррациональность выходит за границы одного биологического вида. Живая демонстрация ее на мартышках оказывает помощь осознать, что человеческое чувство справедливости вовсе не есть продуктом пресловутой рациональности, а коренится в базисных чувствах.
Действительно, направляться добавить, что отечественные опыты на мартышках не продемонстрировали наличия у них справедливости второго порядка. Мы ни разу не видели, дабы взявший виноград поделился своим вознаграждением с тем, кому достаются огурцы. Но это не свидетельствует, что развитое чувство справедливости характерно лишь для человека. Не следует забывать о отечественных ближайших родственниках, человекообразных мартышках.
Во-первых, высшие приматы часто разрешают конфликты из-за еды, которая им не в собственности. в один раз я видел, как юная самка пресекла ссору между двумя детьми из-за ветки с страницами. Она отобрала у них ветку, разломила пополам и вручила каждому его часть.
Желала ли она просто прекратить драку либо осознавала что-то в том, как направляться дробить? Высокоранговые самцы также часто пресекают драки — и не прикасаются наряду с этим к пище, в результате которой вспыхнула ссора. Любопытны кроме этого наблюдения за Панбанишей, самкой бонобо, которую тревожило собственное привилегированное положение. В лаборатории на протяжении опробований Панбаниша приобретала всласть изюма и молока, но ощущала на себе завистливые взоры родных и подруг.
Через некое время она отказалась от всякого вознаграждения. Глядя на экспериментатора, она настойчиво показывала на остальных, пока тем также не дали вкусненького, и лишь затем снова начала имеется. Человекообразные мартышки могут думать о будущем, и если бы Панбаниша на виду у всех наелась бы много, то позднее, по возвращении к остальным, у нее имели возможность появиться неприятности.
Но самые убедительные свидетельства существования справедливости второго порядка взяты Сарой на протяжении опытов с шимпанзе. По окончании того как мы совершили с ней все дополнительные тесты, каковые затребовали критики и каковые должны были совсем доказать, что мартышек и правда тревожит неравенство, Сара начала новый широкомасштабный проект по изучению шимпанзе. Мы поняли, что чувствительность к справедливости появляется лишь в связи с какими-то упрочнениями.
В случае если приматов по-различному, никакой негативной реакции с их стороны не будет. Для этого необходимо, дабы пища была вознаграждением за сделанную работу. не забывая об этом, Сара решила поощрять шимпанзе за исполнение несложного задания кусочками и виноградом моркови; тут также виноград ценился выше.
Как и ожидалось, получатели морковки отказывались делать задания либо выбрасывали собственную пищу, в случае если видели, что партнер приобретает виноград. До этого момента результаты по шимпанзе всецело совпадали с результатами по низшим приматам. Но никто не ожидал, что получатели винограда также будут расстроены.
Сара написала в отчете: «Мы нежданно поняли, что шимпанзе чаще отказываются от высоко ценимого приматами винограда, в то время, когда вторым шимпанзе достается малоценная морковка, чем в то время, когда те также приобретают виноград».
Так, справедливость и честность направляться разглядывать как очень древние свойства, каковые берут начало в необходимости сохранять мир и гармонию перед лицом борьбы за ресурсы. Причем оба уровня представлений о справедливости разделяют с нами высшие приматы, а один первый уровень — кроме этого собаки и низшие обезьяны.
Фредерике Ранге из Университета Вены узнала, что псы отказываются подавать лапу человеку, дабы «поздороваться», в случае если ничего за это не приобретают, тогда как такая же собака рядом всегда приобретает вознаграждение. Не следует удивляться аналогичной реакции у псов, потому, что среди предков собаки — долгий последовательность сотрудничающих между собой животных. Внимание к тому, что приобретают другие, кому-то покажется мелочностью, но в конечном счете оно может оказать помощь не стать жертвой обмана.
Именовать такую реакцию иррациональной попросту неверно. В случае если мы с вами довольно часто охотимся совместно и вы постоянно берёте себе лучшие куски, мне не так долго осталось ждать потребуется новый партнер по охоте. Возможно, не просто так все три вида животных, каковые в отечественных опытах отрицательно реагировали на неравенство, — шимпанзе, капуцины и псовые, — обожают мясо и охотятся группами.
Общий интерес к распределению добычи оказывает помощь согласовать вознаграждение с затраченными упрочнениями, что очень важно при долгосрочном сотрудничестве.
Это подводит меня к беседе о следующем уровне морали, на котором человек совсем одинок; доступ ко мне закрыт кроме того высшим приматам. Нас весьма тревожит групповой уровень; мы разрабатываем представления о зле и добре не только для себя и собственных ближайших родственников, но для всех около.
Не то дабы данный уровень всецело отсутствовал у высших приматов — я уже обрисовывал его как «публичный интерес», — но для него требуется достаточно важный уровень абстракции, и предвидение того, что может случиться, в случае если допустить среди участников группы поведение, которое конкретно нас по большому счету не касается. У людей соответствующие возможности имеется.
Ценности, о которых тут идет обращение, также не особенно сложны, по причине того, что в функционировании общества, разумеется, заинтересованы все его члены, но отыскать параллели с другими животными уже достаточно сложно. Мы стремимся завоевать репутацию надёжностью и честностью и не одобряем эгоистов и обманщиков впредь до остракизма. Отечественная цель — поддерживать порядок, так дабы любой ставил публичные интересы выше личных.
Мораль оказывает помощь шире распространять преимущества групповой судьбе и сдерживать эксплуатацию со стороны могущественной элиты. В этом я следую классическим в биологии взорам на мораль как на групповой феномен, восходящим еще к Дарвину. Кристофер Бём сформулировал это так:
«Отечественные моральные кодексы всецело применимы лишь в группы — будь то языковая несколько, неграмотное население, обладающее неспециализированной почвой либо отличающееся неспециализированной этнической идентичностью, либо нация. Похоже, существует особенная уничижительная моральная „скидка» для культурных чужаков, каковые обычно и людьми-то полностью не считаются…
Не обращая внимания на то, что мораль, без сомнений, появилась для внутригруппового потребления и не оглядывалась на человечество в целом, это вовсе не свидетельствует, что так и должно быть. Сейчас мы отчаянно стараемся вырваться за пределы моральной ограниченности и применить то, что успели определить о хорошей людской жизни, ко всему широкому миру, включая не только чужаков, но кроме того неприятелей.
Представление о том, что неприятель также имеет какие-то права, появилось совсем сравнительно не так давно: Женевская конвенция о правах пленных датируется всего лишь 1929 г. Чем шире мы распространяем в мире отечественные представления о морали, тем больше нам приходится надеяться на интеллект, по причине того, что, не обращая внимания на всю мою уверенность в том, что мораль коренится в чувствах, биология не через чур прекрасно подготовила нас к обязанностям и правам в масштабе современного мира. Мы развивались как групповые животные, а не как граждане мира.
Однако весьма не так долго осталось ждать нам нужно будет задуматься о таких вещах, как универсальные права человека, и нет никаких оснований принимать природную этику, о которой говорится в данной книге, как пожизненныйсрок. Природная этика оказывает помощь растолковать, как мы пришли к сегодняшнему состоянию, и лишь; мы, люди, в далеком прошлом обучились строить новые строения на ветхих фундаментах.
