Глухой шум надувает память о снесённых мечтах
По неизвестным обстоятельствам конечный итог обычно оказывается прямо противоположным начальным устремлениям. Города-призраки – одно из броских проявлений этого сугубо людской феномена. Несоответствие затраченных безжизненной пустоты и усилий угнетает и одновременно с этим захватывает.
Либо воодушевляет – на пластиковую реинкарнацию гетто, к примеру.
Вправду, этому ощущению – в то время, когда вот тут везде кипела жизнь, дети прыгали пятнашки, бабушки сидели на скамье, влюблённые целовались, а сейчас нет ничего – весьма сложно отыскать подходящую словесную форму. Это возможно постичь только в чувственном опыте, как сообщили бы философы идеалисты.
Неудивительно: корни безрадосно известного в Соединенных Штатах жилого района Прюитт-Игоу лежат именно в идеализме – архитектурном и социальном.
За проект комплекса создатель стал лауреатом премии Американского университета архитектуры (American Institute of Architects). Увидим, что на бумаге всё было значительно радостнее: солнце, зелень, открытые пространства.
Но в действительности важное сокращение бюджета вынудило Ямасаки пойти на компромисс и от многого отказаться (фото с сайта umsl.edu).
Началось всё в далёком 1951 году, в то время, когда проект квартала для необеспеченных граждан американца японского происхождения Минору Ямасаки (Minoru Yamasaki) победил на конкурсе, организованном властями города Сент-Луиса.
Ямасаки испытал сильное влияние известного Ле Корбюзье и в собственных проектах придерживался функционализма, другими словами первичности утилитарно-практического назначения жилища по отношению к его форме.
Неестественные рококо и барокко к началу XX века безнадёжно остались в прошлом. Очевидной, на первой взор, но революционной по своим последствиям идеей была эксплуатация несложной формы – параллелепипеда.
Функционализм обезоруживает. Главный материал – типовые блоки бетонных плит.
Крыши – плоские, этажность – средняя, крыльцо – с бетонным козырьком, декор – прямоугольные плитки кафеля (фото с сайта umsl.edu).
Ничего не напоминает? Совершенно верно, любимые и наши родные спальные районы. Так что начало строительства известных хрущёвок было в полной мере в русле передовых тенденций собственного времени.
Действительно, у нас это считалось обычным жильём, а никаким не «социальным». Местами кроме того респектабельным было. Ну да хорошо.
Главная мысль обезличенных районов не в их похожести и простоте, а в принципе зонирования: в город люди ездят трудиться, а тут – живут. И для жизни они обеспечены всем нужным – три детских сада, универмаг, спортшкола, кинотеатр, ну и без того потом.
Но рукотворные проекты, где всё заблаговременно обдумано и распланировано, платят за функционал перманентной угрозой забвения. Стихийно сложившиеся, хаотично-бесструктурные поселения однако как-то прочнее и устойчивее к штормам фортуны.
В прямолинейном городе-муравейнике расцветают не самые добропорядочные, но самые коренные человеческие качества – постоянная готовность и приспособляемость к борьбе в рамках естественного, а кое-где и противоестественного отбора.
«Нуль к нулю и цифра к цифре, всё – белому человеку и ничего негру», – пелось в древней песне чернокожих джентльменов. Особенно стильно это звучало на британском: «Nought to nought, an? figguh to figguh, all fuh de white man, an? none fuh de nigger». Сейчас на деньги, вырученные за несколько схожих по духу речитативов, современные афроменестрели смогут, пожалуй, скупить половину Сент-Луиса (фото с сайта wikipedia.org).
В общем, что-то пошло не так. И при с Прюитт-Игоу мы кроме того знаем, что это было.
Изначальный замысел проекта предусматривал два свободных квартала – тот, что для цветных, был назван в честь чернокожего Уэнделла Прюитта (Wendell O. Pruitt), лётчика-истребителя времён Второй мировой войны, а второй носил имя Уильяма Игоу (William L. Igoe), некогда американского конгрессмена. Белого, само собой.
Но в первой половине 50-ых годов XX века сегрегация была запрещена на законодательном уровне, и представителям разных культур было нужно жить совместно. Появилось муниципальное образование под объединительным заглавием – через дефис.
Но объединения не получилось. Расовые предрассудки глубоко пробрались в быт рядовых американцев. Особенно в случае если мы говорим о Юге.
Нет, Миссури (со своим Сент-Луисом), это, само собой разумеется, не чистый Юг, но за ним уже маячат Арканзас и Теннесси. Быть может, и не предрассудки это были вовсе, а что-то второе.
Кое-какие прогрессивные архитектурные изюминки также подлили масла в пламя. К примеру, причудливая схема перемещения лифтов называющиеся skip-stop: они останавливались лишь на первом, четвёртом, седьмом и десятом этажах – с целью минимизации людских пробок.
На деле это стало причиной росту числа правонарушений, и многие «обычные» обитатели просто не смогли оставаться в собственных квартирах (фото с сайта umsl.edu).
Не смотря ни на что, в течение двух лет большая часть белых поселенцев нашли себе жильё получше и покинули район. Неблагополучные элементы заполонили квартал, уровень преступности заметно подрос, а тут ещё и бюджету заявили секвестр — в связи с эмиграцией.
Было ряд попыток спасти казавшийся таким красивым социальный проект, на что было-таки отыскано около пяти миллионов долларов. Но обстановка всё более усугублялась. Под конец она стала такой удручающей, что 16 марта 1972 года власти города приступили к сносу домов.
2870 апартаментов в 33 одиннадцатиэтажных зданиях, раскинувшихся на 23 гектарах почвы, – всё пропало. По иронии судьбы, на данный момент на этом месте расположен один из самых респектабельных пригородов (фото с сайта umsl.edu).
Жёсткий опыт ещё раз убедил деятельных американцев в том, что раздача благ до хороша не доводит. В каком-то смысле разрушение Прюитт-Игоу стало для многих знаком провала утопических социальных бездушного функционализма и идей в архитектуре.
Не смогли рациональные подходы к планировке среды обитания урегулировать все вопросы живых людей. По крайней мере, в Сент-Луисе этого сделать не удалось.
Иначе, в том месте так как кроме того в лучшие времена всего около десяти тысяч людей жило. В некоторых столичных спальных районах, например, эта цифра приближается к двумстам тысячам. И апокалиптической ситуации очевидно не отмечается.
В инсталляцию входят : надувной дом, насос, пятнадцать картинок и древесные платформы. Кстати, композицию возможно попытаться приобрести тут (фото с сайта artnet.com).
По всей видимости, у всех собственная будущее, кроме того у жилых комплексов. А к проектам Минору Ямасаки фортуна была особенно неблагосклонна: самое известное его детище, башни-близнецы ВТЦ, также были уничтожены – 11 сентября 2001 года.
Обе деструктивные истории вдохновили американского живописца Майкла Рэковица (Michael Rakowitz). Он не смог удержаться и решил мало поэксплуатировать душещипательный образ, создав соответствующую инсталляцию.
«возрождения и Вечный цикл смерти», по плану автора, должны символизировать падающие и снова вздымающиеся надувные дома.
Для американцев тема 9/11 чрезмерно политизирована, и, по всей видимости, исходя из этого для «надувки» живописец выбрал образ Прюитт-Игоу. В чём-то он кроме того более сильный, а фото башен-близнецов развешаны по периметру инсталляции (фото с сайта we-make-money-not-art.com/Michael Rakowitz).
Скульптурная композиция стала называться «Глухой шум» (Dull Roar) – этот негромкий рокот пробегает по толпе, в то время, когда рушится взорванное динамитом строение. Если вы ничего для того чтобы собственными глазами не видели, то звук данный возможно опознать, выходя из негромкого переулка на оживлённую улицу, – у него нет одного источника, но он весьма настойчив.
Такая вот оказалась грустная история в пластике. Ну и из-за чего бы не заявить о том, что в оптимизм также возможно вдохнуть жизнь? И тащить с этим не следует.
Кстати, если вы внезапно окажетесь недалеко от Эйндховена до 25 января 2009 года, имеете возможность посетить музей современного мастерства Van Abbemuseum и заметить «Глухой шум» вживую.
