Импрессионисты писали полотна с другого мира
историки и Эксперты часто заявляют — уж они-то совершенно верно знают, что имел в виду живописец, создавая собственное полотно, что он желал донести, и каким он видел собственный шедевр. Но в случае если раньше мы были в праве не дать согласие с мнением учёных мужей, то сейчас нам представлены неожиданные доказательства.
«Импрессионизм, направление в европейской живописи, появившееся во второй половине XIX века, заключающееся в передаче неспециализированного впечатления (impression), которое фигур и краски предметов создают при разном освещении, избегая всяких подробностей в рисунке», — гласит энциклопедический словарь. Быть может, отсутствие подробностей в рисунке было продиктовано вовсе не воодушевлением великих живописцев.
Майкл Мармор (Michael Marmor), офтальмолог и доктор медицины Стэндфордской университетской школы медицины(Stanford University School of Medicine), написал две книги о глазных заболеваниях разных живописцев. Но останавливаться на достигнутом он не планировал и, применяя компьютерное моделирование и личные медицинские знания, он воссоздал кое-какие шедевры французских импрессионистов — Эдгара Дега (Edgar Degas) и Клода Моне (Claude Monet) — в том виде, в каком их видели сами живописцы.
Результаты поразили всех.
На иллюстрациях Мармора прекрасно видно, что поздние полотна Дега, на которых изображены обнажённые купальщицы, так расплывчаты, что весьма трудно обнаружить штрихи и мазки, каковые создатель наносил кистью.
«Дама сушит волосы», «размытая» Мармором, дабы сымитировать, как видел собственное полотно Дега. В то время, когда живописец закончил эту картину, острота его зрения ухудшилась до отметки между 20/200 и 20/400 (иллюстрация Michael Marmor).
Поздние картины Моне, демонстрирующие пруд с лилиями и японский мостик в Живерни, (поменянные так, дабы отражать главные симптомы катаракты) – стали чёрными и замутнёнными. Трепещущие, живые цвета (обычные для живописца) приглушены и вытеснены оттенками коричневого и жёлтого.
«Появляется вопрос: вправду ли собственные поздние работы живописцы собирались выполнить в таковой манере, — говорит Мармор. — Но факт остаётся фактом — живописцы писали картины как раз так не только по каким-то своим художественным обстоятельствам».
Вот так: расхожая фраза живописца «А я просто так вижу!», принимаемая нами только в эмоциональном и культурном контексте, может иметь и совсем буквальный суть.
И Дега, и Моне считаются основоположниками эры импрессионизма, и никто не ставит под сомнение, что их стиль сформировался перед тем, как болезни глаз оказали влияние на их видение окружающего мира. Но их картины с годами становились намного более абстрактными в один момент с ухудшением зрения.
«Современники подмечали, что в полотнах живописцев оказались необычная грубость либо излишняя яркость, что было совсем несвойственно их ранним красивым работам», — пишет Мармор в собственной статье «искусство и Офтальмология: Симуляция катаракты Моне и заболеваний сетчатки Дега», которая размещена в декабрьском номере Архивов Офтальмологии (Archives of Ophthalmology).
Картина Моне «Пруд с лилиями» (1899 год) и его же картина «Японский мост в Живерни» (между 1918 и 1924 годами), изображающая тот же самый мостик. Сильное изменение в манере живописи в глаза.
Одно из объяснений данной перемене вы обнаружитеснимках ниже (репродукции National Gallery, London и Musee Marmottan, Paris/Giraudon/Bridgeman Art Library).
Всем как мы знаем, что такие мастера собственного дела, как Моне, Дега, Рембрандт, Мэри Кассат (Mary Cassatt) и Джорджия О?Киф (Georgia O?Keefe), достигли необычайных высот, не обращая внимания на ухудшение зрения.
Но Мармор выбрал как раз Дега и Моне для собственного изучения, по причине того, что оба живописца страдали от глазных заболеваний, истории которых прекрасно сохранились среди других исторических и медицинских документов.
Дега страдал от заболевания сетчатки, которая мучила его с 1860-го по 1910 годы. Заболевание прогрессировало, и его картины становились всё более неотёсанными.
На протяжении лечения сотен больных с заболеваниями глаз, как у Дега, Мармор заключил, что с годами ему становилось всё сложнее различать контрасты и оттенки изображений. Помимо этого, сами изображения становились для него всё более и более расплывчатыми. «А ведь он придавал так много значения каждой подробности лица и каждой складке на балетных костюмах», — пишет врач Мармор.
Моне в течение 10 лет жаловался на катаракту, которая мешала ему верно видеть и различать цвета. Он кроме того писал о том, что из-за ухудшения зрения ему приходилось запоминать, в каком месте находятся те либо иные цвета на его палитре.
В собственных письмах 1914 года он писал, что цвета для него поменяли собственную интенсивность: «Красные цвета стали тусклыми. И вместе с тем мои картины становятся всё более и более чёрными». Моне был должен ориентироваться в цветах, надеясь не на собственное зрение, а на этикетки на тюбиках с краской.
Современная фотография того самого мостика в Живерни, как он выглядит в действительности, и итог обработки этого фото Мармором: тот же мост, каким его видит человек со средней степенью катаракты и как его видел живописец, страдая от катаракты при остроте зрения 20/200 (на лучшем из двух глаз), зафиксированной у Моне в первой половине 20-ых годов XX века (фото Elizabeth Murray, иллюстрации Michael Marmor).
«Как и заболевание сетчатки, катаракта кроме этого затуманивает зрение, — утверждает Мармор, — но значительно более значимым для живописца, стиль которого основан на применении разных световых и цветовых вариаций, явилось то событие, что катаракта воздействует на возможность видеть цвета.
Думаю, Моне должен был сильно попытаться, дабы передать собственное узкое чувство от чёрного, жёлто-коричневого сада, — пишет Майкл. — Медлительно прогрессирующая возрастная катаракта проявлялась в виде пожелтения и затемнения хрусталика глаза, что сказывалось на восприятии и остроте зрения цветовой гаммы».
В первой половине 20-ых годов двадцатого века Моне решился на операцию по хирургическому удалению катаракты. Затем он возвратился к собственному начальному стилю написания картин а также выкинул солидную часть работ, каковые написал за предшествующее десятилетие.
«Мои иллюстрации показывают, как было искажено его цветовосприятие, — говорит Мармор. — Кое-какие люди сообщат: „О! Это стилистическое ответ“. Но я с ними совсем не согласен.
Как офтальмолог, я очарован визуальными элементами мастерства, — говорит Мармор, чья стэндфордская резиденция украшена художественными произведениями современного мастерства. — И я не желаю принижать исторической и художественной ценности картин великих импрессионистов».
Создатель изучения, наоборот, считает, что его эти только ещё посильнее подчёркивают уникальность и значимость картин. Так как для этих полотен художникам было нужно пройти через настоящие опробования.
Эдгар Дега закончил эту пастель «Дама расчёсывает волосы» во второй половине 80-ых годов девятнадцатого века. В середине 1880-х он в первый раз заговорил о собственной «слабости зрения».
Сравните это полотно с более поздним «Дама сушит волосы», помещённым под заголовком (репродукция Эрмитаж/Bridgeman Art Library).
«У людей, каковые относят себя к миру мастерства, существует некое нежелание наблюдать на великих мастеров с физиологической точки зрения. Они признают только влияние истории на их творчество, — заканчивает собственную работу Майкл Мармор. — Я готов к дебатам на тему, каково стилистическое и эстетическое влияние этих визуальных трансформаций. Но о том, что видели художники, я спорить не стану.
Если вы игнорируете это, то вы игнорируете факты».
А факты вещь упрямая. На творчество живописцев часто оказывала влияние какая-нибудь личная изюминка медицинского толка. Отыскать в памяти хотя бы косоглазие Рембрандта либо аутизм Микеланджело.
Как бы то ни было, кое-какие люди готовы дать каждые деньги за широко узнаваемые полотна французских импрессионистов, поскольку любой из нас видит эти шедевры по-своему, в независимости от того, что видел в них создатель.
