Музыка и электричество. часть вторая: лоренс хаммонд
1930-е годы были не самыми приятными для Америки. Великая Депрессия вывела из игры, возможно, больше коммерческих компаний, чем это сделала бы каждая война (не считая ядерной, конечно же). Не имеет значение обстояли дела и у Hammond Clock…
Чуть ли, но, господин Лоренс Хаммонд (Laurens Hammond) был склонен в тяжёлые времена отираться в барах, с тоской посматривая в пустеющую кружку. Не тот у него был склад характера и ума. Потом его подчинённые отзывались о нём как о твёрдом и автократичном начальник, с которым никто не осмеливался спорить.
Тем более, что к своим сорока годам господин Хаммонд успел придумать через чур много всяких нужных штучек, дабы просто так вылететь в трубу из-за «какой-то в том месте» Великой Депрессии.
Сам он в депрессию не впадал и по барам не странствовал. Вместо этого, он напрягал все силы собственного огромного ума, чтобы выяснить, куда возможно было бы пристроить собственный «синхронный электродвигатель».
С часами-то оно всё было в порядке. Брали их на ура. Часы эти славились собственной точностью и бесшумностью хода, чем и заслужили всеобщую любовь.
Была у них, действительно, одна весьма умная изюминка: точность их снабжала не какая-то в том месте очень сложная электромеханика, а… люди. В частности — инженеры электростанций.
Дело в том, что шумный двигатель часов, запрятанный в звукоизолирующий корпус, синхронизировался с частотой переменного тока в неспециализированных электросетях. Частота поддерживалась на уровне 60 Гц. Если она изменялась, то часы начинали торопиться либо отставать.
Механика нескольких клавиш органа Хаммонда.
Компания Хаммонда решила данный вопрос до безобразия легко и изящно: каждому работнику каждой электростанции, в обязанности которого входила помощь постоянной частоты тока, подарили по таким вот часам. И шепнули, что точность хода зависит от неизменности частоты.
В общем, эти инженеры сами стали следить за постоянством частоты, дабы их часы трудились безукоризненно…
Но к началу 1930-х это было уже в прошлом: рынок часов внезапно погиб. И сейчас нужно было безотлагательно придумывать что-то такое, в чём возможно было бы применять пресловутый электромотор. И дабы оно к тому же имело достаточный коммерческий успех.
Господин Лоренс Хаммонд ни при каких обстоятельствах не был очень музыкальным человеком. Он не умел играться ни на одном музыкальном инструменте и, как говорят, вовсе был лишён слуха.
Но, тот же самый термин «tone-deaf» использовали и по отношению к некоему Роджеру Уотерсу (Roger какое количество), что не имел возможности кроме того самостоятельно настроить собственную бас-гитару. Но, его игре в одной неизвестной команде со необычным заглавием Pink Floyd это почему-то совсем не мешало.
Не помешало это и Хаммонду. Само собой разумеется, возможно сказать, что он относился к музыке утилитарно, что взялся за создание нового музыкального инструмента только по коммерческим соображениям, что всё это для денег…
Какая, но, сейчас уже отличие?
Маленький заводик на Западной Авеню в Чикаго, принадлежавший компании Хаммонда, был местом очень шумным.
На четвёртом этаже, в испытательной лаборатории, не смолкая, кричал фонограф. На третьем этаже, из лаборатории, то и дело доносились всякие плохие звуки электрического происхождения.
В общем, всё строение то и дело сотрясалось от всевозможных шумов, что достаточно прочно било по ушам некоему Уильяму Лейхи (William L. Lahey), ассистенту бухгалтера. Кроме бухгалтерских обязанностей, Лейхи являлся органистом в Епископальной церкви Святого Христофора в пригороде Чикаго.
В конце одного особенно шумного дня в его кабинете неожиданно нарисовался сам Лоренс Хаммонд и задал вопрос: «Билл, ты не слышал сейчас никаких необычных звуков?» Билл честно ответил, что слышал что-то похожее на звук флейты.
«Да, — ответил Хаммонд. — Я сделал электрическую флейту».
Принцип работы устройства был достаточно несложен. Мелкое, размером не более серебряной долларовой монеты, колесо с холмиками либо зазубринами по краям вращалось наоборот электромагнита.
Часы, производившиеся компанией Хаммонда.
Появлявшийся именно поэтому колеблющийся ток после этого подавался на громкоговорители (благо, к тому времени они уже показались), в которых и преобразовывался в слышимые звуковые волны. Всё это именовалось «колёсным тон-генератором» (Tone Wheel Generator).
Открытие Хаммонда пребывало в том, что ему удалось отыскать метод создавать электрические волны как раз с этими чертями, дабы их возможно было преобразовывать в музыкальные звуки.
Но этого было не хватает для настоящего музыкального инструмента. И потому Хаммонд собрал целую маленькую армию инженеров, которым надлежало решить, казалось бы, невыполнимую задачу: создать аппарат, имитирующий звуки органа.
В какой-то момент таковой аппарат собрали… но его размеры — это была легко беда: в одной конструкции было сходу столько колёсных тонгенераторов, проводов и переключателей, что хватило бы на целый склад.
А Хаммонду необходимо было совсем второе — довольно недорогой прочный инструмент, не требующий особенного ухода и, в случае если окажется, достаточно мелкий, «дабы возить его на заднем сидении такси».
Почесав затылок, Лоренс Хаммонд приступил к разламыванию собственного фортепиано. Сохранилась лишь клавиатура, которая, фактически, и пригодилась для очередных опытов.
Хаммонд оборудовал её несложными тумблерами, каковые соединяли каждую клавишу с двумя проводами. Провода эти шли через всю помещение к замысловатой электросхеме, соединённой с тонгенераторами.
Продолжительно ли, кратко ли, Хаммонд осознал, что, прикрепляя по нескольку проводов к одной клавише, и подсоединяя их к разным тон-генераторам, возможно создавать комплексные звуки с очень увлекательными тембрами. Всё очень способное, как говорится, легко.
В общем, между 1933 и 1934 годами Хаммонд и его ассистенты трудились в поте лица, стараясь взять нужный звук. В итоге, им удалось установить, что 91 тон-генератор с колёсами разной формы — это вполне достаточно для того, чтобы точно изобразить привычные звуки органа.
А для дополнительной тембральной окраски было нужно внести в конструкцию дополнительно 1500 маленьких тумблеров с палладиевыми контактами и… 13 километров (!) проводов, причём кое-какие из них были толщиной с человеческий волос.
Любая надавленная клавиша задействовала в один момент девять дополнительных тумблеров, любой из которых был соединён с разными тяговыми стержнями, расположенными над клавиатурой.
Именно это разрешило смешивать простые «фундаментальные» звуки с обертонами и осуществлять контроль громкость каждого из этих компонентов. Звук стал богатым и броским.
До тех пор пока шли всевозможные усовершенствования, облака снова сгустились над головой Хаммонда. Главбух компании посчитал, посчитал, и насчитал компании четвертьмиллионный убыток за один лишь 1933 денежный год.
Больше медлить было нельзя. Хаммонд и его сотрудники подхватили собственный «сундук» и ринулись в Патентное бюро США в Вашингтоне.
Один из поздних органов Хаммонда. Инструмент скоро собрал неистовую популярность.
Важные лица в патентном бюро были, на этот раз, куда внимательней, чем в большинстве случаев. Хаммонд был не первый, кто заявлял о попытках создать электроорган, а госслужащие — вот странно-то — заботились больше всего о том, чтобы получить какое-нибудь изделие, хорошее запуска в серийное производство, для того, чтобы создать новые рабочие места.
19 января 1934 года органистка Луиза Бенке (Louise Benke) села играться. И в тот же час же, как в сказке, со всех сторон начали сползаться интересные…
24 апреля 1934 года мистеру Лоренсу Хаммонду выдали патентное свидетельство.
Продолжение направляться.
